– Почему в штатском?
– Обмундирование почти сгорело при бомбежке. А эту одежду в деревне выпросил.
– Это откуда же ты идешь?
– Из-под Пинска.
– Далековато! – присвистнул особист.
Он задал еще Саше несколько вопросов – где скрывался, как прибился к сорок четвертому стрелковому, где полк. Потом закурил, выпустил облако дыма.
– На труса и паникера, на агента немецкого ты не похож. Да приказ есть: кто вышел в одиночку, не в составе своего подразделения, отправлять в сборный лагерь, на фильтрацию. Особист пожал плечами: – Потому подожди у входа.
Саша сидел часа два, пока не появился боец – явно из комендантского взвода. Этих служак сразу можно узнать. Не в ботинках с обмотками, а в сапогах. И ремень не солдатский, брезентовый, а командирский, кожаный.
Он зашел в землянку и вышел с пакетом в руках.
– Ты окруженец? Пошли. Только ни шагу в сторону – стрелять буду.
Боец демонстративно поправил на плече ремень карабина.
– Руки назад! Шагай!
Саша сложил кисти рук за спиной и пошел. Что-то уж больно на зэка похож, по меньшей мере. Встречные поглядывали на них с любопытством, а конвоир при встрече с посторонними демонстративно покрикивал: «Живее давай!» Власть свою показать хотел. Саша таких уже встречал – ничтожество.
Часа через два они дошли до фильтрационного лагеря. Чистое поле, обнесенное колючей проволокой. «Лучше бы ее на передовую отправили – для заграждений от настоящего врага», – покосился на проволоку Саша.
Внутри периметра находилось сотни полторы людей в гражданской одежде и в форме всех родов войск. На двух противоположных углах лагеря – вышки с часовыми. У ворот, справа от них – длинный барак. Туда конвоир и повел Сашу.
– Лицом к стене, стоять!
Сам же, постучав, вошел в комнату, а выйдя, приказал:
– Заходи!
Саша вошел, представился:
– Сержант Савельев.
Сидевший за столом младший лейтенант заорал:
– Какой ты сержант, где твоя форма? Ты арестованный!
– В чем моя вина, за что арестовали?
– Вопросы здесь задаю я! И дышать ты будешь через раз и только с моего разрешения!
Саша молчал. Похоже, он попал в неприятную историю.
Особист закурил и пустил струю дыма в лицо Саше.
– Лучше сразу сознавайся, кем и когда завербован и с каким заданием шел в нашу армию?
– Меня никто не вербовал, я к вам с боем прорывался.
– Так рвался вернуться, что форму бросил? Ты еще пожалеешь об этом!
О чем он должен пожалеть, Саша не понял.
Допрос шел часа два. Вопросы, однообразные и тупые, повторялись с вариациями. Саша или вообще молчал или все отрицал.
Лейтенант стукнул кулаком в стенку. Вошел рядовой. На воротнике – петлицы василькового цвета. Тоже из энкавэдэшников.
– В лагерь его, попозже еще допросим.
Сашу отвели за колючую проволоку.
Люди сидели на земле, ходили. Лица у всех были хмурые. Особо радоваться было нечему. Каждый переживал – как-то оно все повернется? Ведь вчера за периметром расстреляли двух красноармейцев, заподозренных в трусости и оставлении поля боя.
Саша уселся на землю. Хорошо хоть, что тепло и дождя нет, иначе укрыться было бы негде.
Лежавший по соседству боец в поношенном изодранном реглане спросил:
– Браток, закурить не найдется?
– Извини, не курю.
– Тебе повезло. Есть охота, но голод терпеть можно, а вот курить хочется – сил нет терпеть.
– А что, здесь, в лагере, не кормят, что ли?
– Я тут второй день. Воду дают, а со жратвой туго.
– Ну и порядки у них! – усмехнулся Саша. – Меня Александром звать, – он протянул красноармейцу руку.
– Меня Антоном, – красноармеец, оглянувшись, тихонько пожал руку Александру. – Ты как сюда угодил?
– Полк разбили еще под Пинском. Выходил из окружения. Прибился к другому полку, так и его немцы разгромили. Удалось к своим выйти, а с передовой сюда отправили.
– Почти у всех истории одинаковы. Я летчик, меня за линией фронта сбили. Неделю к своим пробирался, и вот – на тебе, вышел, называется.
Пилот в сердцах сплюнул.
– Антон, людей быстро… – Саша замолчал, отыскивая подходящее слово.
– Фильтруют, ты хочешь сказать?
– Вроде того.
– Кому как повезет. Хуже будет, если немцы в наступление попрут. Тогда, если не успеют всех вывезти, просто расстреляют.
– Ни хрена себе! А не лучше ли будет нам оружие дать и против немцев поставить?
– Это ты у особиста спросишь, когда вызовут.
– Он уже меня допрашивал.
– Погоди еще, это только начало. Не били?
– Нет.
– Значит, все еще впереди.
– Вот уроды!
– Ты потише, донесут.
Саша замолчал. Условий для содержания – никаких, да еще и бить будут. Перспектива не прельщала.
– Ночью прожекторами периметр освещают? – спросил Саша.
– Откуда у них электричество? Просто на ночь пускают вдоль колючки еще двоих часовых. Куда бежать, если документы у них, в бараке? К тому же, если убежишь, значит – точно враг. Тогда искать со всей силой будут.
– Куда ни кинь – всюду клин.
– А ты что, бежать собрался?
– Да нет, это я к слову. Я при свете прожекторов спать не люблю, потому и спросил.
Периодически из барака выходил рядовой, выкрикивал фамилии. Названные люди поднимались и шли в барак.
Когда начало темнеть, выкрикнули: «Савельев!» Саша даже не сразу понял, что это его вызывают.
Он подошел к бараку.
– Ты чего, уснул?
– Есть маленько.
Его завели в ту же комнату.
– Надумал признаваться?
– Не в чем мне признаваться.
Лейтенант был явно выпивши – от него пахло спиртным, лицо раскраснелось.
– Ничего, и не таких раскалывали. Ты у меня не то что говорить – петь будешь!