Спецназ всегда Спецназ. Прорыв диверсанта - Страница 2

Александр стал внимательно осматривать окружающую местность. Вдали, едва различимые на фоне леса, стояли несколько домов. Туда он и направился. Шел быстро, дышал размеренно, как и учили в спецназе.

Вот и дома. Александр испытал легкое разочарование: к бревенчатым избам вели деревянные столбы с электрическими проводами, а телефонного видно не было. А он так надеялся позвонить!

Александр постучался в дверь бревенчатого дома.

На стук вышла вполне ничего себе девушка лет восемнадцати, как раз во вкусе Александра: не худая, не толстая, есть на чем глаз остановить.

Саша спросил:

– Девушка, я заблудился немного, не подскажете – что это за деревня?

– Так Богдановка же!

Минуту Александр переваривал услышанное. Что-то он не припомнит такое название населенного пункта близ Москвы либо в Подмосковье, хотя коренной москвич. А впрочем, чего удивляться? После армии он устроился в метро, закончил курсы, работал помощником машиниста, потом – машинистом и больше времени проводил под землей, чем на ней. А за город выбирался всего несколько раз с друзьями на дачу: шашлыки пожарить, пива попить.

– Не соображу что-то, где это – вы уж меня простите, пожалуйста… А район какой?

– Пинский.

– Вы хотите сказать, что я в Белоруссии?

– Да, именно так.

Похоже, девица не шутила, да и говор у нее странный – не акающий, как у москвичей.

Первое, что пришло ему на ум – Пинские болота. Откуда, из каких уголков памяти он вытащил эту ассоциацию?

– И болота у вас здесь есть? – уточнил он.

– Полно вокруг, – первый раз за все время разговора улыбнулась девушка, – но не только болота. Речки еще есть, озера.

– А какое сегодня число?

– Первое июля, десятый день войны, – снова посерьезнела девушка, не спуская с незнакомого парня ставшего вдруг подозрительным взгляда.

Наверное, его после взрыва все-таки контузило. Девушка о войне говорит, он сам понять не может, куда его занесло.

– Месяц, год какой вы говорите? – переспросил изумленный Александр.

Тут уж девушка удивилась:

– Я и говорю – первое июля тысяча девятьсот сорок первого года.

– Правда?!

Внезапно Александр услышал странный незнакомый гул, идущий откуда-то сверху. Гул был натужным, и ничего хорошего живущим на земле не обещал. Он предупреждал: «Везу-у, везу-у-у…»

Александр поднял голову и увидел идущие ровным строем звенья тяжелогруженых самолетов, по-видимому, бомбардировщиков, сопровождаемых юркими истребителями.

Олеся проследила за его взглядом и тоже увидела самолеты:

– Опять летят!

– Кто «летят»?

– Да самолеты ж фашистские! Города русские бомбить полетели! А наших самолетов что-то не видно! Кто же остановит эту черную силу? – с горечью в голосе проговорила она.

И это заставило Александра поверить в страшную, неправдоподобную, но реальность. Шок и столбняк! Так сильно его никто в жизни не удивлял.

– Вы не контужены, товарищ? – участливо поинтересовалась девушка.

– Был взрыв, куртку посекло, а на мне – ни царапинки, – честно ответил он.

– А, понятно! Вот вы все и забыли. Сами-то откуда будете?

– Из Москвы.

– Из самой столицы? И Сталина видели?

– Нет, только на фотографиях.

– Да что же мы в дверях стоим, вы же, наверное, есть хотите? Проходите в избу!

Александр прошел в комнату. Обстановка бедноватая: кровать с панцирной сеткой и никелированными шишечками, домашний коврик на полу, и уж совсем древний круглый репродуктор в углу.

Вошла девушка, неся крынку молока и каравай хлеба.

– Вы уж извиняйте, товарищ москвич, разносолов у меня нет – чем богата…

Она налила в кружку молока, отрезала ломоть хлеба.

Особо есть Александр не хотел, но, учитывая обстоятельства, решил подхарчиться – еще неизвестно, когда придется поесть в следующий раз.

Молоко оказалось очень вкусным: густым, с толстым слоем сливок вверху, да и хлеб отличный – с хрустящей корочкой.

Александр выпил всю крынку, умял половину каравая; смахнув крошки со стола в ладонь, закинул в рот.

– А что сейчас в мире творится, где фронт?

– Отступают наши, по всем фронтам отступают. Говорят – немцы Борисов взяли и Бобруйск.

– Это далеко отсюда?

– Двести километров в сторону Москвы. Мы в немецком тылу уже.

– Немцы здесь были?

– Чего им тут, в болотах, делать? Они по дорогам прут. Я их не видела даже.

– Даст бог – и не увидишь.

– Я комсомолка и в Бога не верю.

– А зря! Только в него и можно верить, остальные врут.

Девушка обиженно поджала губы.

– Ну а власть у вас в районе какая-нибудь есть?

– Не знаю. Отца в армию неделю назад забрали, про Пинск не слышала ничего.

Александр сидел в полной растерянности. Ладно бы контузия была, а то ведь – сорок первый год! А может, девушка ненормальная, а он ей поверил…

– Радио работает?

– Нет, конечно, – вздохнула девушка.

Надо зайти к соседям, у них узнать.

Александр встал, поблагодарил девушку за угощение.

– Как тебя звать, красавица?

Щеки девушки вспыхнули румянцем – так в деревне ее никто не называл.

– Олеся.

– В деревне живет еще кто-нибудь?

– Одни старики и старухи остались. Из молодежи до войны одна я была. А мужиков в армию призвали. Вы-то почему не в армии? Или больной?

– Ага, больной, – отшутился Саша.

– А с виду – так и не скажешь, – покачала головой Олеся.

– Подскажи-ка, Олеся, в какую сторону шоссе?

– А вам какое? Если на север, то будет Минское, до него часа три пешком. Если на юг, так Пинское будет, до него поближе – часа два идти. И железная дорога там же.

Александр снова уселся и задумался. Если все услышанное от девушки – правда, то надо обдумать ситуацию. Идти к своим, прорываясь через линию фронта? Далековато, а главное – если и выйдет, так документов нет, назвать адрес и место работы не может. Ведь НКВД проверять будет, а в отделе кадров метрополитена гражданин Дементьев Александр, тридцати шести лет, москвич, не судимый, беспартийный – не значится. Стало быть – шпион! И по законам военного времени его – к стенке! Александр передернул плечами, представив такую перспективу.